***
Наш танец
каждодневный –
он вычурен,
и таинство его, возможно,
никогда
не будет познано
никем из нас.
Возможно, его рисунок
повторяет дорогу звезд.
Наш танец,
танец нашей жизни
с уродливейшими
и искуснейшими па.
Мы живы,
пока пунктирен танец,
когда прямая – приход конца
и начало нашей
бесконечности.
Мысли говорят...
***
Суть подобострастья –
лицемерье.
Улыбка, на лице
под каблуком – страшна.
Не тем, что маска,
а тем, что успела
сделаться
самим лицом.
***
Гримасками судьбы
привыкли называть
не необходимые,
по нашим понятьям,
свои неудачи,
что являются, несомненно,
той платой,
которой судьба расплачивается
за наши с вами деянья.
***
Ужасают деянья потомков,
если судить по тому,
кем и чем возвратились
на землю их души.
Но более всего страшит
участь несчастной земли,
как представлю,
кем нас вернут,
обернув в то,
что мы заслужили...
***
Ни от нашего с вами
отказа,
ни от наших расчетов,
страхов
не зависит результат
решения
вопроса, как быть с
нами –
будет так, как того
пожелает госпожа –
ее высочество судьба.
***
Намерения благие,
срок исполнения
которых
откладывается бесконечно,
имеют удивительное
свойство
превращаться в зло,
тем большее,
чем далее откладывалось
исполнение.
***
С годами
знакомые слова,
утрачивая блеск свой
изначальный,
являют лик свой
многогранный
и тогда
не забудьте вспомнить,
как в юности
в порыве возмущенья
благородного
устраивали суд чести
всякому,
кто посягал лишить их
блестящего покрова.
***
Про то, что сокрыто
в пластах сознания –
избраннейшим дано
прочесть.
Обычно судим по тому,
что видим.
Не потому ли нами
всеми
свершается так много
ошибок,
что становимся
жертвами
собственной слепоты...
***
Как хрупко
и обманчиво
то равновесие,
по которому
мы балансируем,
исполняя ритуал
обыденности,
не ведая того,
что сами
каждый миг творим
собственное,
как благоденствие,
так и катастрофу.
***
Всего лишь взгляда,
улыбки,
голоса
достаточно, чтоб на весах
нашего с вами настроения
перевешивали
то чаша радости,
то чаша печали
от первых и до последних
дней.
***
Тяжко бремя
прозрения,
когда нет восторга
слепца,
наконец увидевшего
солнце.
***
Когда утрачена
способность
как радоваться,
так и удивляться,
когда едино для тебя –
дворец,
лачуга ли, –
о люди, как бессмысленна
ваша тщета
как возвеличивать,
так и уничижать...
***
Продираясь
по охотничьей тропе,
выкарабкиваясь
из ям-ловушек,
заваленных ветками,
к концу не остается весл,
чтобы любоваться.
***
Струится синей
дымкой
из трубки,
раскуренной долиной,
синяя тропка
к вершине горы,
тающая в облаках,
как следы
несбывшейся мечты.
***
Мы сами того не понимаем,
как охраняет нас судьба,
Бывает, несостоявшееся
желание оплакиваем,
не ведая, что нас
обошла беда.
***
Угодно
мысль вознести
и осиянную светом
озарения
начертать в небесах
ветку молнии,
как знак
высшего смысла –
ветка, дерево,
корни – жизнь.
***
Расставание
созревает как плод.
Проходит
пору розового цвета,
как краткий блеск
клинков –
грозовое лето
и осень долгую
с глухим стоном
падающих плодов...
***
Забыла лавка,
обласканная толстым задом,
что была плахой.
Забыла коса,
брошенная в угол сарая,
что была саблей.
Забыла веревка,
повиснув на ржавом гвозде,
что была петлей.
Останется ли плаха – лавкой,
Останется ли сабля – косой,
Останется ли петля – веревкой?
***
Время – шутник,
умеет
в мгновение ока
лавры заменять терниями,
а над безвестным черепом
подвесить нимб славы
и хитро щурить глаза –
как же этот
поймет ли шутку
его величества Времени.
***
Как удивительна
эта закономерность
в природе
и в человеческих чувствах –
грозе
предшествует жара,
а охлаждению –
пылкая страсть.
***
Средь всеобщего
дефицита,
средь калейдоскопа
изменчивых событий,
ценностей и цен,
единственный владыка
человеческим умом
и сердцем,
незыблемо восседающий
на троне своем
по сей день
творец державный – обещание !
***
Слепа удача? –
ошибаетесь.
Она заведомо
вычисляет координаты
своей посадки,
выбирая плешь
среди кудрей,
слабого среди сильных,
урода среди красавцев,
глупца среди умных,
ибо они сумеют
превратить свои достоинства
в блестящее орудие
для достижения цели.
***
Года подводят к той черте,
когда подорванный
тяжкой ношей прошлого,
у господа просишь одного –
дай силы на своих плечах
донести до могильных плит
и унести с собой свои заботы,
ничего не перекладывая
на чужие плечи.
***
Как обольстительна,
как желанна,
как сладок твой
смертельный укус.
Тобой отравленный
и падая в пропасть
мнит, что возносится,
тобой отравленный
и под пятой
мнит, что властвует,
осмеянный, мнит,
что его обожествляют,
бессмертная и всесильная –
Лесть !..
***
Что же с нами
такое сотворено,
по чьему же повелению –
бога или сатаны, –
проходя сквозь чистилище –
как иначе
нашу жизнь назвать
остаемся по-прежнему
глухи и слепы.
Что это? – испытания,
ниспосланные богом,
или происки сатаны?
***
Та бездуховность,
что царит
в современных
песнях,
как нельзя лучше
подтверждает истину –
в песне душа народа.
***
Как чары велики твои ,
о льстивые слова,
самые трезвые умы,
самые благородные сердца
никогда еще не могли
устоять
против твоего тарана,
никогда еще не могли
избежать
твоих тенет,
особенно когда вы
произносились
теми, кто знал
обратное их смыслу
воплощение.
***
Наша привычка
выдавать
желаемое за действительное
всегда приводит
к неожиданным результатам,
несмотря на якобы
просчитанность
и обдуманность действий...
***
Все наши умозаключения,
обеты, данные себе,
все клятвы,
знание последующих событий,
все летит
в тар-тарары
перед могущественной властью
необходимости
данного момента.
***
Кто сказал, что обида,
нанесенная другому,
во имя душевного покоя
родного человека – свята.
Когда б вы знали,
что это – бумеранг всегда
и удар обратный,
мощней, чем тот, который
был начальным...
***
Громыхание
колесницы Зевса
нынче всего лишь
гром,
как божественная искра
сегодня подменена
уменьем вовремя
польстить...
***
На застиранную серую простыню
вместо прекрасного голубого купола
натыкаются сегодня глаза,
которые возводятся к небесам
в смиренной молитве.
Якобы о хлебе насущном,
и тотчас опускаются с содроганьем,
ибо видят итог
своих греховных деяний,
которые не оставили
даже на небесах ни клочка,
чтобы возвести – где уж храм–
хотя бы каморку для души.
***
Разве нельзя предположить
возможность,
что пока кара,
ниспосланная провиденьем,
спускается
по бесконечной, невидимой паутине
на землю,
срывается на полпути
и настигает не того,
кому предназначалась?
Иначе как объяснить
частую, вопиющую
несправедливость?
***
Когда порыв душевный
по необъяснимой логике судьбы
оборачивается наказаньем –
отнимается возможность
благородного поступка,
что имеет такое же следствие
для рода человеческого,
как если бы листья лишить
ультрафиолетовых лучей солнца.
***
Как страшна та правда,
сумевшая так раздавить,
что музыка
воспринимается так же
неестественной,
как если бы розовые лепестки
бежали по желобу
мартеновской печи
вместо огненного ручья
чугуна...
***
По тому, как вычурны
слова
и как богата тога,
в которую их обряжают,
по тому, как высок трон,
куда стараются
их взгромоздить –
должно быть ясно,
какое содержание
так тщательно
стараются запрятать...
***
Изыск
витиеватых, пышных
славословий,
обычно прикрывающий
откровенное ханжество –
орудие блестящее по сей день
лукавых царедворцев,
пред которым пасуют
невежды...
***
Есть непременное
условие
при добыче руды оставлять
рудные "целики"
в качестве опоры,
чтоб не провалился
грунт,
Как жаль,
что на поверхности
земли
пренебрегаем "целиками",
несмотря на то, что
зачастую летим в тар-тарары.
***
Возможно, тем,
кто смело обещает
сказку,
ведомо, насколько
истончилась та опора,
которая так долго
держала на себе
модель, выдававшую
себя за государство...
***
Серебристый шпиль
телебашни на горе –
антенна телевизора,
на который
бессмысленно глазеет
юродивый город,
валяющийся у ее подножия,
накрывшись
грязным одеялом смога.
***
Как можно
так безжалостно
обманывать ожидание.
Это то же самое, что
из золотого яйца
вылупился гадкий змееныш –
стянутое покрывало
в мастерской скульптора
явило на свет
громадную фигу,
которая долженствовала
обозначать образ
благоденствующей нации.
***
За порогом уже начинается,
лезет в глаза,
слышится в словах
властвующая везде нищета,
которая сегодня – увы –
стала фасадом строения
всеобщего благоденствия,
которое столь долго строилось
до вчерашнего дня.
***
Загнанные безысходностью,
извиваясь на копье
нищеты,
по неведенью и наивности
вообразили себя гегемонами,
личностями, людьми,
в то время, как
всего лишь навсего
подопытные кролики,
разложенные
на хирургическом столе
истории
под ножами правителей.
***
О, если власть –
дьяволово порождение,
то, разумеется, действует
по его наущению,
чем объясняется
ее абсолютно коварная,
бесчеловечная суть.
***
С трудом разрушив,
взрывая динамитом,
сработанное навека
дело рук мастера,
построив длинное строение,
слепленное кое-как неумехами,
только тем и занимаются ныне
господа власть предержащие,
что на потеху всего света
себе и другим внушают,
что сие мол – супермодель,
замирая в душе от страха
от каждого толчка –
вдруг да рухнет
и сбежать не успеют.
***
Когда ведут
чужим умом высчитанным,
чужой рукой вычерченным
курсом,
по заимствованным
учениям и понятиям,
как правило, не доходят
не только до обещанного рая,
а блуждают долго и отчаянно,
что под конец мечтают добрести
хоть до ворот ада.
***
С детства,
так долго, как долго
умело нам врали,
завидовала революционерам.
А теперь синею от зависти,
завидуя себе.
Эк подфартило –
пожила в "светлом будущем",
так досыта накушалась всякого "изма",
что будет чем
отрыгиваться
до конца своих дней...
***
Проходит та черта,
когда
предпочитаешь патоке
обещаний благоденствия
правду направленного дула...
Мы на улицах нашей жизни
***
Улица
как бесконечное русло
живой реки
страждущих
оставить следы
на берегу.
***
Девочку с лицом
застенчивой луны
встречаю каждый день
я в тусклом переулке.
Как сломанная ветка
повисла рука,
а в глазах – ожидание
чуда:
зеленых листьев
на высохшей ветке,
так похожей на ее
руку...
***
Дороги, дороги...
Кто прядет
бесконечную пряжу
этих дорог.
Мне земля представляется
тугим мотком
запутанных дорог.
У меня нет конца,
чтобы бросить моток
пред собою и пойти,
чтобы найти себя.
***
Башенные краны
как аисты
взмахнули крыльями,
неся в клювах
белый сверток городу –
комнату
строящегося дома
для кого-то
из счастливых.
***
Дремучий взгляд
горбатой животины
провожает взглядом, как снуют
по серому асфальту,
как мыши,
автомашины.
***
На женском теле берез
выжженные черной молнией
мертвые зрачки –
следы срубленных веток.
Рядом – невинная,
первой весны березка...
***
Выставив
худые ребра перекладин,
опираясь на опоры,
как старуха на костыли,
прохудившийся мосток
через усталую речку
все еще висит
меж двух берегов.
***
Срываю
зеленой лужайки веснушки –
одуванчики,
чтобы дарить прохожим –
пусть каждый
вообразит,
что он поймал
солнечного зайчика.
***
Они как бабочки в яркий цветок
впились в ромашковое поле
объявлений,
незажатые края которых
ветер загнул лепестками.
И ищут, высасывают
желанья, надежды, мечты,
а потом в записные книжки
или обрывки бумаги
выписывают адреса своего
Эльдорадо.
***
Таинство
недостроенных дворцов
неведомое обещает
завтра,
но сегодня
эти громады, развешанные
на синих полотнах ночи
с нацеленными в них
прожекторами,
я вижу великими
развалинами
Вчера.
***
У этого тепла
такой холодный блеск,
порадуешься и ему.
Так возвращает
к уличному шуму
из тишины погоста
скрежет экскаватора,
который только что
вырыл очередную яму...
***
Замутненным,
жалостливым взглядом
смотрит небо
на грязь, мокрый снег,
на снующий согбенный люд,
прикидывая –
чем бы эдаким пронять
замороченных несчастных,
чтобы они хотя бы заметили
приход весны.
***
Не надо,
не ослепляй, не заставляй робеть
пред обильем золота,
рассыпанного
в осенней роще.
Пощади,
ведь нам привычно
жить,
и снова возвращаться
в серую убогость
микрорайонов.
***
О боже,
у рабов своих, балансирующих
по натянутым
между рассветом и закатом
натянутый канат очередей,
которым отпустил ты
только рабское,
отыми, умоляю, вожделение –
вожделение красоты,
ибо оно многократно
умножает его
и без того
немалые муки..
***
Как дворняге,
посаженной на цепь,
которой лишь дано
облаивать прохожих,
высунув морду
из-под ворот.
О мы, посаженные
на цепь лишений,
о чем мы
можем тявкать,
как только не о куске,
который, возможно,
достанется дороже, завтра нам,
чем сегодня.
***
Этот серый и сирый
день,
что трепещет редкими
листьями
на осенних деревьях,
заставляет сердце
щемить –
так правдиво являя
собой
картину нашей
сегодняшней жизни...
***
Ломтик золотой луны –
вспышка желтая
звонкой серьги,
жемчуга меж рубиновых
губ –
ах, красотка,
ты живая витрина
зергера
или фурия газелей,
которая так гордо
проходит
мимо зевак.
***
Что заставило
эти измаянные,
неприкаянные
души
в этой хлюпкой
лодчонке
и радоваться,
будто уже спаслись
в ноевом ковчеге
от потопа своих
бед.
***
Господи,
своим избранником,
которым уготовил
горение
в святом огне страданий
мучительнейших поисков
неповторимого порядка слов,
дай силы
догореть дотла,
не вырываясь из огня,
чтобы не жить,
содрогаясь
от презрения к себе..
***
Как в бабочках,
которые разносят
пыльцу,
мотаясь от цветка
к цветку
и тем оплодотворяют,
кощунственно,
но, возможно, есть
резон
и в бабочках- мужчинах,
когда столько цветов
опадают
не завязав плода..
***
Пока звуками,
как кровью наши вены,
наполняется земля –
жива планета.
Когда же случится,
что на земле
погаснут звуки –
будет означать,
что мертва планета.
***
Среди поредевшей
листвы
присела пичужка
и с любопытством
всматриваясь в окна,
точно старушка
в сквере на лавочке,
глазеющая
на прохожих.
***
Необходимость
каждодневного жертвоприношения
собственной утробе,
сопряженная с немалыми усилиями,
заставляет носиться
потными от напряжения и страха,
отметая в сторону
алканья духа и сознания,
чтобы добыть хотя бы малую часть оного,
незаметно превращает нас
в неведомый мутант,
сохраняя нам
всего лишь видимость
"homo sapiens".
***
Сорвала
чудом каким-то
васильки оставленные
среди ухоженного
гордого розария.
В незатейливой
стеклянной вазе
среди роскошного модерна
комнаты
напоминают простолюдинку
в убогом платье,
попавшую
в великосветский раут.
***
Про быль писать –
печальное занятье.
Мечту и сказку
число прожитых лет
перепрятывая
каждый раз,
где-то затеряло.
Что касается
надежды,
то дети выросли
уже.
Остались лишь погода
да политика
сегодня темами
самыми безнаказанными
и популярными.
***
Как тихо присела
на обочине асфальта
грязно-серого
кривая яблоня
забытая
теми, кто вырубил
ее сестер.
***
Увы, с годами
цена "сердечных мук"
поднимается до каратов
давлением,
весом,
градусами
и... страданьями
вполне реальных
острых болей
инфаркта миокарда...
***
В который раз
опять себя уговорила,
убаюкала,
обманула –
скоро, скоро случится
желанное,
вопреки всем намекам,
что делают дни.
Что поделать,
даже рассудку
не дано победить
ту малую малость,
что в нас остается
вопреки всему –
ту веру: чудо случится !..
***
Когда-то и те,
которых человечество
отнесло к числу
великих,
обыденно вели себя –
грешили, каялись,
опять грешили,
не сознавая,
что время медленно
и верно
сооружало пьедестал,
за работу духа,
который только после
смерти
становился зримым.
***
Как часто
какая-то странная,
тайная сила
сбивает на глупый,
уродливый лад.
Будто глумясь
над разумом
наперекор сознанию
диктует слова некстати,
нелепые действия,
а позже, очнувшись,
каемся – мол, "бес попутал".
Бес или опять собственная
глупость ?..
***
Сколько раз нужно
услышать "нет",
чтобы в конце концов
следовать правилу,
выработанному самим –
не просить там,
где не дадут.
***
Несбывшиеся желания –
привычны.
Не вызывают даже
сожаленья.
Из-за усталости, равнодушия
или отупения –
сдается это наша
неосознанная,
защитная реакция,
так сказать, своеобразная
подготовка
к грядущим катаклизмам,
по сравнению с которыми
нынешние – мелкие огорчения.
Портрет
У лба
слоновой кости расцвела
белая лилия руки.
Глаза цвета выжженой
степи
смотрят куда-то
в прошлое, мимо.
Как нужно было
знать старика,
чтобы на снимке
выделить
белую лилию руки.
***
Руки – излом крыла,
губ в усмешке,
излом бровей в отчаяньи
и молнии в небе.
Руки вычертили диаграмму
биения сердца,
когда оно восторгается
или муки боли
заставляют корчиться
в изнеможеньи.
***
Вкус меда
начинает каждый день,
пусть будет он
пасмурным иль светлым.
Вкус меда
похищенных пчелой
сердец цветов,
которые привольно
цветут под солнцем.
Вкус меда
начинает каждый день,
чтоб даже в горький миг
не забывать есть вкус меда.
Хирургия
I.
За окнами –
пощечины шлепанцев
об асфальт
полосатой вереницы пижам,
испуганный визг
настраиваемых транзисторов
доносится обещаньем
жизни
до залитой светом
операционной,
где в этот час
высокое напряжение
борьбы
разряжается вспышками
скальпеля
в руке хирурга.
I I.
В палату солнце
заглядывает в полдень
и мальчик вспоминает:
Земля вращается вокруг солнца
и воображает:
"Значит, солнце лежит,
как я, а земля
и много звезд
водят вокруг него хоровод,
как вокруг меня
доктор, медицинская сестра и няня".
Кого спросить мне:
"Не хочется ли солнцу,
как и мне самому
кружиться в хороводе ?"
I I I .
Взгляд
бредет по широкой тропе
ствола,
рассматривая тропинки
извилистых ветвей.
Удивился
маленькой птичке,
присевшей отдохнуть
на одной из тропок
и снова побрел вглубь
единственного дерева
под окном.
IV.
Весенний луч
детским пальчиком
по стеклу.
Тонкими ручьями
потрескалась
белая тишина палаты –
тронулось долгое, тяжелое
зимнее безмолвие,
захлестнутое половодьем
звуков весны.
***
Не покидает
ощущение,
что живешь
среди
огородных пугал,
одетых
в смокинги.
***
Упаси боже
от соблазна
повесить на шею
шнурок асфальта
с бусами
от автомобильных
колес...
***
Золотая копна
прикрыла
озерки, наполненные
цветом
майской ночи,
в которых настоялись
чистота и холод
недавно ушедшей
весны.
***
Как страстно
надувается под ветром,
врывающимся
в раскрытое окно,
парус выгоревшей
шторки,
который мог бы
унести
далеко-далеко
в безбрежный океан
времен
твою эскадру
воображенья,
когда б не ржавый
якорь
старческого равнодушья,
который опять оставил
клевать носом
у захламленного причала –
дряхлой хаты.
***
Как подошва дерева
этот вожделенный
клочок земли,
на которой будет
вознесена крыша,
так похожая
на кончик вершины
пирамиды,
которая потребует цену,
заплаченную за настоящую,
ту, что в Египте.
***
Как на лице глаза
живым пятном
в расплавленной степи
саксаул.
Изваянием рук высится
в расплавленной степи
саксаул.
Синим рисунком
тени ствола повторил
русла далеких рек
саксаул.
А путник срубил
и бросил в машину
теперь уж – дрова,
чтобы жарить шашлык...
***
Деревья,
высеченные молнией,
графически четки,
как тела негритянок в танце.
Кровь в висках моих грохочет
барабанным боем – гром.
***
Казалось,
горы не подвластны времени.
Казалось,
горы торопливости не ведают,
но время
высекло кнутом необходимости
на спинах гор крутые тропы,
на которых настолько время скупо,
что нет секунды пот стереть со лба.
***
О море!
Синяя тень моих желтых степей,
и волны
ковыль седая,
и ропот твой – топот
табуна коней,
пронесшихся на закате.
О море,
твоего покоя цвет
дымом кизячным
струится.
О море!
В моем сердце – ты.
Синей тенью моих степей.
***
Тоской отлива,
усталой нежностью прилива
море –
как хочется выплеснуть соль
невыплаканных слез,
но разбиваешься о скал
холодность.
Как хочется по весне
разлиться,
но скован границами берегов.
А люди, прислушиваясь
к вздохам моим,
говорят привычно –
сегодня опять прибой.
***
В синих ладонях
моря
ветер, как перышки
гоняет парусники
белыми нотными
знаками
ноктюрна
вечернего моря.
Весна, лето, осень, зима.
***
Небо и земля
весенние,
чтобы миру
пропеть согласно
свой гимн
Весны
протянули
струны дождя.
***
Месяц-скобу не оторвать
шляпки сверкающие
алмазных гвоздей звезд
тому порука.
Крепко схватил те двери,
за которым весна,
так, что канатам дождей
не одолеть,
пока не призовут
на помощь тепло.
***
Даже весна
бесцветна.
Не осмелится
наряжаться,
изумруды свои
боится одеть.
Понимая, что
при этом душевном
ненастье людей
не пристало ей
раздражать
яркостью красок.
***
О лето,
как у тебя после грозы,
у меня под глазами
радугой круги.
Пробились на бумагу
слова,
как капли грозовые
на асфальт.
***
Как испепеляюще
горячо
дыханье лета.
Закрадывается подозренье,
будто предчувствуя
неожиданный уход
весь свой жар
старается истратить.
Будто знает,
что на пороге
непогода
и ранний холод.
Неужто, лето, и ты
предупреждаешь...
***
Полдень
затаил дыханье,
распахнув купол
неба,
завороженный
пеньем жаворонка.
***
Как холодна,
как выверено,
с тонким расчетом
выдерживает
в сердцах тоску
по теплу,
как женщина,
которая лепит
страсть
в мужчине.
Это лето безрогой
козы.
***
Втиснулся
через полоску штор
огненной линией
сполох заката,
пронзительным блеском
заставив на миг
прикрыть глаза,
подводя черту
еще одному
измаянному дню.
***
Двойная радуга,
вылезшая
из труб вентиляционных
так оживила
бетонное убожество
пейзажа,
что показалось, будто
неведомая сила
зацепив,
серьге дана, как ведра
на коромысло радуги
и унесет.
Тогда глазам откроется
живое, ромашковое
поле
изредка цветущее
с экрана телевизора.
***
Как долго
хмурится день,
нервно перебирая
пальцами –
ветками деревьев,
прикрыв глаза
ладонью туч.
Но долгий опыт
говорит,
что гнев пройдет
грозой,
а тут – надобна
вначале радость,
чтобы затем
суметь расплакаться...
***
Зеленый прибой
брызгами листьев
в окно мне стучит.
Ветер сгибает
из деревьев луки,
чтобы выстрелить
стрелами дождя
в согнутые спины
прохожих.
***
И небо
в бахроме горных вершин,
и настоя листьев дух льняной,
птицы, повисшие в истоме –
все говорило: лето, лето.
Но струя
ледяного воздуха,
посланница снежных вершин,
нежданно шпагой проткнула лето
и возвестила:
сегодня первый день осени.
***
Золотой поземкой
вслед колесам,
лиственная вьюга –
осень, осень.
Тихий звон стоит
над землею,
каждый лист прозвенел
колокольчиком.
Листопад прозвенел
и замер,
распростер над миром
ожиданье...
***
Когда я вижу
пепел
нагих ветвей
деревьев,
перед глазами
встает
яркое пламя,
которым они
сгорали.
***
По листьям,
распластанным по земле.
По листьям,
чье дыханье – шорох.
По листьям,
столь привычным осенью.
За единственным нагнись,
возьми в ладони
и приглядись –
ты увидишь мое лицо.
***
На рассветном
сером небе
увидела осени
следы –
улетающую стаю
птиц.
***
Как узнаваемы –
в роскошных, ярких,
расшитых золотом одеждах,
с холодным блеском глаз.
Кокетливо непостоянна,
но как блистательна,
даже когда срывает
ветром листья враз
или дождем обозначает
маршрут грядущего снегопада.
***
Именно сегодня
особенно чисто звучит
серебро твоего сиянья,
луна.
Не оттого ли, что ветер,
сдувая пыль с осеннего
города,
заодно раздвинул
шторы
облаков и туч.
***
Каждое лето
в белом платочке
выходит неслышно
за ограду ромашка,
собой заполняя округу.
Однажды увидела,
как наваждение,
вместо привычных
белых платочков
расцветшую полынь
и поняла –
осень, как и в жизни,
предъявила свои права.
***
Осень,
твоя жара
в пору, когда
приличествует
прохлада
и мягкое тепло,
подобно страсти
зрелой дамы,
выставляющей
напоказ свое
запоздалое чувство..
***
Всего лишь одного
порыва
ветра и дождя хватило,
чтобы опостылевший
забор
железобетонный
превратился в яркое
осеннее панно
из кленовых листьев
***
Тусклая позолота,
являющая
солидный возраст,
делающая
предмет значительным
и поднимающая цену,
в данном случае
демонстрирует
густо насыщенный
смогом
под облачным небом,
пронзенный алым
закатным лучом –
воздух.
***
Нынче полог дождя
раздвинулся
и обнаружил
на рассвете следующего
дня –
серебристый холод
умытых блестящих
листьев,
влажные серые дома,
пар изо рта рабочих,
бегущих на первые
автобусы –
в общем, все как всегда
и никакого просвета...
***
Дождались:
явила, наконец, свой нрав.
Вдруг резко
низко опустившееся небо
потемнело, выцветшее
от ослепительного солнца
последних дней.
Деревья опустили плечи,
листья, как немытый волос,
неряшливо повисли.
Народ на улицах
стал ежиться.
Уф, отлегло, наконец-то,
все, как положено,
все привычно.
***
Есть печать
изощренного мастерства
в торжественной зрелой
красоте красок осени,
когда невольно склоняешь
голову,
ослепленный искусностью
кисти мастера,
сумевшего написать
такое полотно
на изгаженном холсте –
земле.
***
О, давно известно,
как умеет погода
с толку сбить.
Вопреки календарным
срокам
в сарафан одеть.
Дождавшись
абсолютной уверенности
в тепле
взять и холодом
обдать,
будто копируя
выверты
отношений любовников.
***
Кому-то осень,
одетая в яркие и пестрые
одежды,
видится манящей женщиной,
глаза которой,
сияя из-за золотых волос
пшеничных,
блестят зазывно.
Моим глазам
почему-то видятся
уродливые, старые деревья,
которые никак не дождутся
снега,
чтобы плотней укутать
согбенные плечи.
***
Удивительна
траектория падения
осеннего листа.
Она повторяет
то ли осциллограмму
вздоха,
вырвавшегося из груди,
то ли синусоиду
крови,
забившейся в висках.
То ли просто кардиограмму
сердца,
которое предчувствует,
что эта – последняя осень.
***
Завидую,
как внятно осень
умеет
желтым цветом рассказать
о том,
что во мне проклокотало,
о том,
что лишь уродливо прорвалось,
чтобы тобой весь свет
в моих очах затмить.
***
Устало веки смежила в полночь,
рассыпав по звездной подушке
поседевшие волосы – ветви деревьев
поздняя, поздняя осень.
***
Посыпал и думает,
что присыпал,
сравняв все ямки,
лунки и канавки,
вырытых весенними
ручьями,
на тротуарах городских.
Не обольщайся, снег,
ты подобен пудре
на лице старухи,
после которой явней
проступает
уродливость морщин.
Непогода.
В безлюдьи
голосишь уставшая,
осипшая,
неудавшаяся.
В поисках живой души
стучишься в окна освещенные
в надежде вышептать
кому-нибудь свою тоску.
Не достучишься и онемевшая,
продрогшая,
обессилевшая,
последней каплей
проскребешь
бороздку
и застынешь, прислушиваясь,
как утихает дождь.
***
Снег...
Медленно падает
замерзающий смех.
Угасает
твоей улыбки свет.
Пунктиром
падающих рук в окне
чертит
моей тоски по тебе след
снег, снег, снег.
***
И опять серый снег
и обмякшие сирые улицы.
Виснут дымной завесой
деревья.
Ни одной четкой линии
в рисунке зимних
сумерек,
только расплывшаяся
серая акварель вместо
снега, неба и звезд.
Как бы подражания...
***
Чуток камыш;
как предрассветный
сон.
Луна серебрит
каждое перышко
гусей.
***
Теперь я вижу,
что дни мои
с тобой
не гром
после молнии,
а листья увядшие
на сломанной
ветке.
***
Как чист
голубой цвет
лоскута неба –
напоминает юность,
а ног,
увязших в грязи,
не поднять.
***
Куда дует ветер,
туда гнутся вершины деревьев,
за солнцем
поворачивает шляпку подсолнух.
А мои мысли идут за тобою.
***
Даже очки,
что одеваются сейчас,
почти каждый из нас,
не дают увидеть того,
что видят глаза влюбленные.
***
Ступив на луну,
сумев управлять грозой,
властвуя над земными стихиями,
как солнце недоступным
останется природа таланта.
***
Иду по узкой осенней аллее,
зажатая безмолвными тополями.
Чуткой их пожелтевшей листве
слезами рассказываю о своей обиде.
Будто меня жалея,
мягким касаньем лучи
промакнули с ресниц моих
слезы, как с трав росинки.
Вокруг меня солнечные блики
веселый хоровод затеяли,
от горьких дум отвлекли
своими милыми шалостями.
Будто осень хотела сказать –
все проходит, пройдет и обида.
***
Как пташку с ярким опереньем с ветки боюсь спугнуть,
всего лишь пера от крыла счастья боюсь себя лишить.
Крохотный островок покоя в море невзгод уберечь,
те тайные встречи, когда ты даешь себя любить.
Стараюсь, несмотря на бури перемен, выстоять
свой островок, свое перо всем существом укрыть.
***
Когда уже осень и душа знает иней,
твои глаза обретают ту зоркость, что приходит с годами.
Узнаешь цену истинную тому, чем владел,
когда имея не думал, что оценишь с летами.
Чем холоднее сосуд, где когда-то страсти кипели,
тем светлей и просторней купол мыслей наших с вами.
За владенье сосудом со страстью и разумом
должны быть мы с вами судьбе благодарны.
***
Осень срывает с деревьев листья,
годы оставляют на мне все глубже следы.
Весною деревья опять зеленеют,
а я загрущу, вспоминая
ту единственную, когда цвела краткую пору.
***
Серый дом, что напротив
закрыл сиянье синих гор от меня.
Серые облака
закрыли и солнце, и бирюзу неба.
Грянувшая гроза явила зыбкость нашего счастья.
***
Флагом нищеты развевается
залатанная простыня во дворе,
взывая о милосердии к тем,
кто шелковыми шторами закрылся
от натруженных рук, снимающих
белье.
***
Ныне осень всех сбивает с толку –
ни дождей, ни привычного ненастья.
Но скажите, почему с желанным теплом
в наши души заползает тревога –
вдруг да майским снегом придется расплачиваться.
***
Мне самой казалось,
что тот огонь, зажженный мной
от искры твоей краткой влюбленности,
как солнце – не погаснет.
Теперь он угасает и нет желанья спасать его.
***
Пришла та пора, когда
любое обещание удачи
воспринимается как редкая листва
на осенних деревьях, которые опадают
от дуновения ветерка – малейшего просчета.
***
Смотрю на осененные закатными лучами вершины гор
и представляю величественные, недоступные вершины судьбы,
на которые могу себе позволить только любоваться
и размышлять: кто же те, кто на них сумел взобраться –
труженики, преступники или избранники судьбы.
***
Сейчас туман,
как отменный циркач-иллюзионист.
То плотно укрывает так, что ни зги,
то сиянье такое,
что можно видеть червячка на листе.
***
Когда еще не знала моря,
шум ночного города доходил до меня
на десятый этаж вздохом волн.
Сейчас тоска по морю заставляет
воображать морем город
с высоты десятого этажа.
О женщины, я одна из вас...
***
О себе пишу, но о вас,
созданная из ваших
слез, хрипов, криков.
Ваши стоны,
вплетая в шелест трав,
выстраиваю свои дворцы.
Такая же, как вы –
из лачуги,
счастливая – никому
не нужная,
каждый день возносясь
в небеса,
рисую вас всех портрет –
то есть – себя.
***
Когда б вы знали,
женщины,
где лежат истоки
силы, красоты, ума
и удач мужчин,
право же,
больше себя ценили.
А вы, мужчины,
разве допускаете,
что поражения
приходят,
когда любовь
женщины
оставляет вас?
***
Раздражаю
своим безумством,
непродуманностью
слов и действий.
Видно, нужно пройти
высшие уроки
мудрости,
чтобы начать бояться
слов и поступков
непогрешимости...
***
Ощущение
пронзительной пустоты,
будто завели в пустыню
и оставили среди барханов.
Пустыней была и есть,
как для многих,
которых нисчесть –
моя каморка.
О те, для кого
даже каморка – дворец,
разве не слышите
средь своих голосов,
"вопиющих в дворцах"
и мой – глуховатый альт.
***
Такой покой
и этот мягкий свет –
тишиной
сквозь иглы сосен,
золоченых солнцем.
Пронизан бор,
пронизана душа
великим милосердием
природы.
Деревьям – как искупление
за прошлогодний
ранний снег и холода.
А мне наградой –
за все мои дни
без тепла.
***
Осыпались...
Твои слова осыпались,
как листья осенью
и ржавый скрежет
листьев
под метлою дворника
начинает день....
***
Любви
последние слова
то клекотом, то хрипом,
то молчаньем,
как одежды снятой
пустые рукава –
повисли,
так и не сумев
коснуться тебя.
***
Волк, попавший в капкан,
ради свободы
свою лапу отгрызает.
Как быть
с той свободой, когда
готов пожертвовать
чем угодно, чтобы
хоть кто-то ставил
на тебя капкан.
***
Укоряют меня –
твои колючки,
крапива, полынь,
взращенные
на почве страданий,
поливаясь слезами,
превращаются в тернии.
О, как ошибаются,
когда воображают,
что райские сады
взрастают
на лоне любви,
поливаясь потом страсти.
***
Мне вас,
в которых вижу себя
через десятки лет,
не хочется видеть
живыми склепами,
куда вы дали судьбе
себя замуровать.
Возможно, потому
все делаю, чтобы вы
употребили оставшиеся
силы
на то, что откладывали
так долго, "до лучших
времен",
то есть –
в цвете, в звуке, в слове
оставили себя.
***
Закатный луч искал опору,
наткнулся на твое плечо
и прислонился.
Теплом наполнил
милое касанье женщины,
другой, утраченной.
Заглянул в глаза ее глазами
и... удалился,
чтобы назавтра обернуться
моим смехом
и снова напоминать ее.
***
Изломы неожиданных
изгибов
твоих ветвей –
рисунок
моих движений
каждодневных.
Ты, окутанное
листьями,
как я – словами,
жесткой, сухой
корой насмешек
сохраняешь влажный,
ароматный ствол –
Доброту.
***
Мама, я сейчас сама прохожу
долгий путь твоих морщин.
Я в начале пути и теперь
начинаю тебя понимать.
Понимать горько, по-женски
слез твоих беспричинных причину,
тоску твоих обыденных слов
и глаз беспредельную жажду.
Родная моя, ты так не хотела,
чтоб судьба твоя стала моей,
но жизни было угодно
повториться еще раз – в моей.
***
Запах солнца,
запах чьих-то ладоней,
растворившийся цвет
чьих-то глаз.
Каждый день
мне она подает
сжатые в обруч пиалы
растаявшее в поту
терпение – чай.
***
Оставь меня
искусству моему
искусной рукодельницы –
сшивать
ярчайших чувств
горячие лоскутки,
чтоб греться
между началом лета
и концом весны,
между зимы началом
и концом осенним...
***
Что было?
Ветер подстегнутый кнутом,
след на стене от снятого
портрета,
боль от извивающихся
в огне строк...
Что было?
Ночь летучей мышью
не задела
ни одной струны моей души.
Что было?
Что заставило опять
почувствовать все четыре
угла комнаты...
***
В чужом дому – собачкой,
без привязи – молчать
за то, что кормят тишиной
и некому спросить, о чем
молчится,
быть благодарной.
Судьба заставит,
когда порой
от недуга души
некуда деваться...
***
Сейчас провалюсь
в пропасть
расколовшихся скал
и ветка молнии
укажет мне путь на дно,
и гром удовлетворенно
щелкнет пальцами.
Все. Готово. На дне.
А громом был –
стук двери за тобой,
молнией – твои следы
до двери,
пропастью – та тишина,
которую оставил мне ты.
***
О белый цвет,
цвет ярости, цвет старости,
цвет горя.
Как слишком много
тебя отпущено судьбой.
И лист распятый
на моем столе – белый,
и лунный лоскут потолка
в ночи – белый,
и снег без следов к двери –
белый.
О белый цвет – цвет ярости,
цвет старости, цвет горя.
***
Древней совой
с белоснежными космами –
сверкающий ореол
из-под застиранного жаулыка –
застыла прабабка,
над сорок и одной
волшебной фасолинкой,
разложенными в квадратик
в три ряда:
"Что говорят немые фасолинки
о судьбе моей, апа?"
***
В мерный ход часов
в висках
врывается в полночь
звоном стеклянным
телефонный звонок:
– Знаю, не говори, что спала.
Ты можешь вернуться?
Часы остановили свой ход,
трубка ждет, затаив
дыхание –
у меня опять в висках
мерный ход часов.
***
У всех на виду,
никому не в диву кручу,
ах, как ловко кручу обручи,
не одну и не две,
а множество,
если бы только забот,
а повинностей.
Ни один не спадет,
ни одного не сбросить
ни на миг, ни на час.
Обручи, обручи, кружитесь,
кружитесь.
Теперь уж, видно,
не обойтись без вас.
***
Запомнилась луна.
Почему-то мне она
виделась лицом
добродушной,
объевшейся блинов соседки.
Луну я обделила
достоинствами,
воспетыми поэтами –
была ребенком.
Не было необходимости
придумывать детали счастья
грачонку в гнезде
колен отцовских.
***
Вызрело
зерно молчанья
во мне,
чтобы стать
тем грузом
часов моего сердца,
чтобы ровно
оно стучало
во всякое
мгновение жизни.
***
Белая,
словно заснеженная степь,
холодная стена
и в этой стене – дверь.
Рука поднимается постучать
и... опускается бессильно.
Тихо, ни звука,
словно в степи,
заснеженной степи.
Как хочется,
чтобы открылась дверь
и увидеть родные глаза,
но... простучали каблуки,
как удары кнута
в заснеженной степи.
***
В тебе люблю себя,
себя, которая уже прошла,
как любит зрелость
наивную юность,
как любит отражение – красота.
В тебе люблю себя,
хочу себя, как все хотят
возврата в юность.
Люблю за то,
что сохранил мне ту,
которая уже прошла.
***
Об одном и том же
разными словами
дождь тоскливым шепотом,
я – глазами,
полумрак – дыханьем,
я – слезами,
об одном и том же
разными словами
мир пуст,
тебя нет рядом.
***
Как девочка,
что открыла для себя истину,
отчего тает на ладонях иней,
открыла
через опыт горьких ожиданий
до твоих седин,
как до горных вершин
меня могут поднять
только годы.
И опять осталось во мне –
что тебя поднимет
до моих ожиданий.
***
Кто-то способный
ученик,
кому-то в дар дается
великое искусство –
умение казаться
и непосредственность
выраженья чувств
подчинять необходимости
момента.
О, кто научит,
неуж-то мое
предназначенье
до могильных плит
быть наказуемой
за неумение
казаться.
***
Про то молчу,
что блеск зеленый
листьев за балконом
обдает брызгами
волны
прибоя моря прошлогоднего.
Про то кричу,
что стены размалеванные
корчат рожи
в то время, как я не могу
лицо разгладить
сведенное судорогами
болей родовых
якобы своего безразличия...
***
Как иссечена
острыми камнями
побитая той рукой,
что грудь пощипывала
пальчиками,
когда сосала.
О слова,
произносимые детьми,
чтобы не слышать их,
порой так хочется
укрыться холмиком
земли.
***
Какую цену
судьба запросит
за ту победу,
о которой молю
в великой битве
сама с собой –
освободиться от тебя.
Что за победой –
воспаренье
иль пустота,
которые, возможно
станут
той ценой,
которой отплачу
за свою безвестную
победу.
***
В моей душе
неуют,
раздор и маета.
В то время как
в моей каморке
царит порядок
и дышит чистотою
бедность.
С какою болью
и неохотой,
с оглядкой,
все еще не веря
покидает меня вера –
ты, то воздаяние,
за эту мою судьбу.
***
Безбрежна пустота,
которую я заполняю
воображенным чувством,
которое, якобы, меня проглатывает,
и я мечусь в агонии,
стараясь всплыть.
О, если б было так, как видится
глазам сторонним,
насколько стало проще.
Как быть, когда
страданья ставят на колени
и отнимают разум.
***
Достойна осуждения
или жалости,
когда научена
с первого мгновения
обнаруживать
тайное оружие,
которым люди могут
наносить удары
как для обороны,
так и нападения...
***
Поднять себя
над бедами и неуютом,
лишь взглядом отмечая
облаком проплывать
обучилась,
как если бы предстояло
только и всего, что переступить
через очередную лужу
после всех кругов
земного ада своей
судьбы.
***
Робею,
ибо чувствую, что не готова
к мудрости и бесстрастию
грядущей и может быть
непродолжительной
своей зимы.
Робею,
ибо недопустима
для меня утрата
восторга чувств.
***
Чтобы сошла благодать
на мою покрытую струпьями душу
достаточно твой голос услышать.
Давно ли было –
твои слова, как кислота обжигали,
оставляя незаживающую рану.
Провиденью угодно было
спасти нас и сохранить друг другу,
чуть-чуть поколдовав.
Для начала тебя отдало другому,
отдалило подалее мое жилье
и поддержало в разлуке.
Внушило каждой из нас,
что не грозит грызня между собой
ни по какому поводу.
Всевышний, как ему положено,
просто, незаметно, по-житейски
сотворил свое обычное волшебство.
***
Лета уже не те,
когда привычны волнения
бесконечных ожиданий.
Когда-то неведомой красоты сосуд
с волшебным содержимым
нынче потрескался, выцвел, облупился.
Содержимое, которое
когда-то называлось
и страстью и любовью,
ныне превратилось
в нечто непонятное,
зловонное, мутное, неприятное,
а посему не пора ли вылить ?...
***
О, утро каждого дня,
твой застенчивый румянец
розовым светом заливает
мою каморку,
чудесно ее преображая
и вливая в душу
свой благостный свет,
но краток он.
О, утро, почему
твоего благоволения
хватает
всего лишь до порога,
исчезая при свете дня.
***
Не достают меня
ни слова,
ни поступки твои.
Как сумела –
самой себе дивно.
От того ли, что меня
ты держишь
за вратами души
или я поняла,
что нельзя открывать свои.
***
Быть может,
некоторые по мимолетной
гримасе моего лица
догадываются,
что знаю я,
насколько жалкой
пред собой являюсь
и уродливой,
раздавленная собственным
бессильем,
пред страхом обманутой
надежды,
лелеемой годами.
***
В растерянности я:
не знаю –
достоинство или порок,
когда гордясь
умом холодным
бываю беззащитна
перед напором чувств.
Победа это – трепещущей,
еще живой души,
иль проявление
малодушия и слабости ума.
***
Осень, ты смотришь
на меня
такими яркими,
такими васильковыми
небесами,
а листья карагача
так зелены,
такая чистая прохлада,
будто говоришь:
смотри – разве это
увядание,
смотри – какая красота,
которая не нуждается
в макияже.
Смотри – это ты,
украшенная первыми
сединами.
***
В эту осень
шуршащие под ногами
желтые листья
заставили считать лета.
Томят предчувствие,
неудовлетворенность,
страх за начатые дела...
Все-таки, почему впервые
желтые листья осени
заставили считать года ?..
***
Не обессудь,
в себе уже не нахожу
тех сил,
чтобы подняться
над твоим обманом.
Лета не те.
Теперь уже себя
мне не поднять
до тех святых страданий,
которые так долго
вопреки тебе
нас воссоединяли...
***
Ты знаешь,
когда боль терзает твое тело,
я, освобожденная судьбою
видеть твои муки,
пользовать тебя,
корчусь изнемогая,
скрюченная
от твоих мучений,
как от удара,
который каждый раз
бьет меня
в солнечное сплетение...
***
Не обходи, удача,
ведь на дорогах
моей судьбы
так редки твои следы.
Твои желанные черты
мной больше воображаются.
Как часто от себя гоню
предательскую мысль,
что тебя, как женщину,
большинство заманивает
богатыми посулами.
***
Пощади,
муж-то ничему не научен.
То хладнокровие,
с которым наблюдаешь
за тем уродливым
выраженьем моих мук,
которое свидетельствует
о смертной схватке
желанья верить
с жестокой правдой,
делают подозренья – явью.
***
Все силы мои
употреблены
на осознанное отречение
от благополучия,
что в моем восприятии –
рабство,
а для большинства –
воплощение счастья.
***
Так угловато, неумело
и этой смущенной
неуклюжестью
умиляя,
протянули казначейский
билет
достоинством в 25 рублей,
который мне показался
той высочайшей "грамотой",
которая свидетельствовала
о моей избранности,
но я, чувствуя неловкость,
отказала,
предпочитая остаться
незаметной
в стае черных ворон...
***
Кто будет виноват,
когда душа перегорит,
и огонь, искусно
поддерживаемый
столько лет, погаснет,
а ты захочешь греться.
Ты, который ждал
удобного момента,
или я, которая устала
обманывать себя...
***
Как насилуешь,
как изводишь душу
кажущейся добротой –
о господи, почему
так боишься себе признаться,
что идет игра,
давно дающая результаты
со знаком минус...
***
Вынуждаю себя,
ломая собственный хребет,
твоей игрушкой быть.
Научилась,
чтобы себя не презирать
и тобою играть.
***
На весенних деревьях
вместо цветов
белым-бело расцвели
горсточки снега.
Листья моей души
видимо обуглились
и опали
в ту единственную,
далекую весну...
***
В который раз
тебе вправили,
как вывихнутую голень –
мозги.
И опять твои глаза
округляются в страхе
при виде меня
и начинаешь креститься –
изыди !
О господи,
черта крести, не крести,
все равно он до конца
на твоем пути –
то есть я !
***
До конца дней своих – всласть
настрадалась любовными муками,
а теперь и не верится – легкость,
о которой и не мечталось.
Каково же тебе, господарь,
видеть бабу в браслетах и бусах,
вместо цепей кандалов,
звеневших тебе сладкозвучно
столько лет до сих пор ?...
***
Среди вселенского
разора,
средь грязи, мрази
и душевного неуюта,
только рядом,
со старушкой матерью
покидает чувство
неприкаянности.
***
Размыкается круг
самообмана,
за который боялась
ступить,
будто упаду в обрыв.
Ничего не случилось –
все то же самое,
а может быть,
опять бес попутал,
и осталась снова
в кругу,
только сильнее
себя убедила,
что иначе нельзя...
***
Хватит –
погрезила, повоображала.
Подразнила судьба тебя.
Ишь чего захотела –
быть любимой, а значит –
желанной, единственной.
Захотела того, чем
дарует всевышний,
выбирая одну из тысячи женщин.
Очнись! Приди в себя!
Забылась – вон вспыхнула капля
на лбу от венца,
одетого на тебя твоими стихами,
и боль пронзала тело
от гвоздя, забитого в ладони
ими же.
То, чем живу...
***
Там, где логически
выверены,
тщательно вычислены
действия,
дающие искомый результат –
не место творчеству.
У творчества божьи пути,
а значит – неисповедимы.
***
Когда бы не божество,
у каждого – свое,
которое освящая дни
огнем святым.
Тем самым не скрывало
уродливой сути бытия,
как невыносимо
было жить всем тем,
чья избранность,
чье помазание творцом
всем видится блаженством...
***
Как блик,
как вспышка алмазных граней
под ярким светом
неведомое и неуловимое
озарит,
опалит восторгом
и покидает тотчас,
оставив знакомую графику
нанизанных букв
вместо божественного слова.
***
Бесстрастностью затушив
презрением
готовую сорваться
черную лавину взгляда,
торчать белою вороной,
слушая воробьиный писк
сонма жалких пташек,
выдающих себя,
по крайней мере, за соколов,
если не за кречетов,
заставляют меня
мои стихи.
***
Действительно,
когда б судьба решила
волею всевышнего
тебя осыпать своей милостью
и как из рога изобилия
вдруг обрела бы
деньги, славу, власть,
как распорядилась бы?
Не знаю как,
но знаю твердо –
заставила бы
и деньги, и славу, и власть
служить
своим стихам.
***
Лиде
Хороша передышка,
если всеми своими
проявлениями
говорит каждому
о тщательной подготовке
невиданного штурма.
***
Когда была бы
возможность
"пробить", "купить",
"организовать"
божий дар, которым
господь дарует,
венчая невидимым
венцом терновым,
сколько дельцов
щеголяли бы
купленным талантом...
***
Когда голубой дымкой
к горизонту
уходят мысли
вслед за рябью
вереницей строк,
а белые запятые
парусов
расставляю знаки
препинания,
не хочется
допускать возможность,
что необходимость
властною рукой
может
поставить свою точку.
***
Мой тяжкий груз
невидимый, неведомый
для тех,
кого избрал
сиятельнейший случай –
снисходить,
расплющил мои строки.
Потому неведома
их тайная краса
для тех,
кому еще судьбою
предстоит
познать мой груз.
***
В потугах обрядить
чужие жалкие слова,
придать им больше
значимости, глубины и веса
забыла вовсе –
ведь кто-то и на меня
опускает взгляд
с натуры своего мастерства
владения ремеслом,
а при отсутствии и оного –
приобретенной власти.
***
Не смейте посягать,
не алкайте отнять
мою державу,
где я владычествую
одна
и моя монаршья воля
исполняется мною
неукоснительно.
О, мое одиночество –
моя конура,
мой алтарь, где агнц –
сама,
планета моя
и стул электрический.
Театр Кабуки
Даже в молчании –
слышны,
звучат без слов
их голоса.
Хлещут обнаженностью
чувств
с высочайших?
столетий.
Маски – живое полотно
бесконечности
в жестких рамках сцены.
***
Звук
вознесся жаворонком
и повис.
Звук растаял,
чтоб обернуться
сияньем
полдневного поля.
Звук обжег,
как удар меча.
Звук кровью
хлестнул и разлился –
скрипка
в скрюченных
пальцах старика.
***
В голубых чашах гор,
в бликах зайчиков,
в свете глаз
я ищу,
как тот, кто хотел
удержать в пальцах луч,
кто хотел сосчитать
сколько стало
проталин весной.
Я, как тот,
я как все,
ищу совершенство.
***
Какой поэт
в юности не задавал
вопрос –
Как могут люди
не задохнуться от восторга,
прочитав мои стихи ?
О, этот равный –
Быть или не быть ?
От ответа, на который
все-таки зависит –
поэт или не поэт...
